Измена. Борись за неё

Глава 1

«Нет в этом мире более раненых людей, чем сильные женщины»

Диана

– Привет, Люб. Что-то меня на голосовую переключает постоянно. Не понимаю в чем дело. Позвони. В субботу у нас с Пашей годовщина, хочу проехаться по ресторанам с самыми демократичными ценами. Сама понимаешь, денег у нас свободных мало, так как мы копим на первый взнос, но пять лет со свадьбы грех не отпраздновать. Все, жду, – оставляю голосовое сообщение подруге, рассматривая на экране компьютера сайт маркетплейса в поисках подарка мужу.

Проходит еще час, но подруга так и не реагирует. Поэтому я набираю ее рабочий телефон, попутно отправляя смс мужу. Вдруг у них запрет на мобильные стал действовать. Слышала, что сейчас это актуально во многих фирмах.

– Типография «Коника», здравствуйте, – доносится женский голос.

– Алло, Люба?

– Здравствуйте. Нет, это не она. Ее сегодня не будет. Я могу что-то передать или помочь вам?

– Я ее подруга, Диана.

– А, привет, это Кристина. Слушай, ее не будет, – переходит почти на шепот.

– Приветик. А почему? Я ей набираю все утро, а она…

– Ты не в курсе? – голос коллеги становится тише. – У нее мама умерла.

Шок пронзает все мое тело, и телефон, заскользив в ладони, падает на стол.

– Господи, – вырывается панически. Встав на ноги, я сразу собираю свои вещи, быстро побросав их в сумку.

– Захарова? Ну и куда направляемся? – окликает меня старшая и мне приходится целых три секунды обдумывать, стоит ли что-то пояснять, или просто идти дальше.

Благо разум в моей голове пересилил, заполнив нутро страхом за подругу и желанием скорее быть рядом.

– Галина Никифоровна, можно мне уйти сейчас?

– Вот прямо щас, спустя три часа от начала рабочего дня? – с сарказмом задает вопрос.

– Мне к подруге надо, у нее… – воспоминания о прекрасной Соне Артемовне заставили расплакаться.

– Умер кто? Ты че ревешь?

– Умер… мама ее… Умерла, – пытаясь стереть со щек слезы, их становилось все больше. – Простите.

– Ой, хоспаде. Пошли давай, – подтолкнула меня к своему кабинету.

Мне в руки попали салфетки, стакан воды и полагаю валерьянка, которую я сразу выпила.

– Такси вызвать?

– Угу, – киваю, допивая воду.

Пока она звонит в службу, я смотрю в одну точку.

– Пять минут.

– Отпускаете?

– А че тебя держать? Соплями умывать монитор да стол? Да и… не зверь же я.

Спустя полчаса я стояла на пороге квартиры и стучала в нее, но вспомнив о том, почему я здесь, догадалась, что не откроет. Потом и вовсе испугалась, как бы чего не произошло. Вытащила ключ запасной, с верхнего выступа коробки дверной и открыла.

Тихо вошла и также тихо позвала ее.

– Люб, дорогая… Это я.

Тишина стала пугать, но затем я услышала громкий всхлип и шепот.

Пошла в ее комнату и увидела подругу в халате и со слезами на глазах, что-то бормотавшую себе под нос.

– Мне так жаль, – подбежала к ней и обняла крепко как могла. – Так жаль, Любочка…

Я знаю и помню, что они с матерью во многом не соглашались и часто ссорились. Я не лезла в их отношения. Но порой приходилось тетю Соню успокаивать и заверять, что Люба не хотела быть грубой, что обязательно придет и извиниться перед ней.

Я выросла в детдоме и знаю, что значит терять маму. Моя умерла, когда мне было всего восемь. Отец отказался от опеки, бабушка была слишком старенькой и ей не позволили меня забрать, потом и вовсе умерла, поэтому единственным местом, где меня хоть как-то были рады видеть, стал интернат. Там я встретила и будущего мужа. Моего Павлика.

Еще был наш друг лучший Антон… но где он сейчас я не знала. Когда он поступил в столичный мединститут, наши дороги разошлись. У нас не было телефонов тогда. Да и откуда у сирот такое богатство. Когда появились, отыскать друга стало невозможным. Хотя я почему-то думаю, что он прятался от нас намеренно. Но причин я знать не могла, поэтому, мысленно пожелав удачи, просто отпустила, хотя помнила о друге всегда.

Вновь глажу по спине Любу и пытаюсь успокоить. Я не задаю вопросы о том, что случилось. Сейчас она не ответит, но учитывая, каким слабым было сердце тети Сони, не сложно догадаться, от чего могла умереть женщина, которая подарила и мне как собственной дочери безграничную любовь и тепло.

– Пойдем, я тебе чай сделаю и выпьешь успокоительное.

По правде, мне и самой требовалось успокоение.

– Хорошо.

Она, покачиваясь, поднимается на ноги замешкавшись, но все-таки идет вперед со мной.

В аптечке у нее ничего кроме противовирусных и жаропонижающих.

Я завариваю крепкий чай и хватаю сумочку.

– Так, надо мне в аптеку сгонять. Тут пусто. Я быстро…

– Дианка, – она произносит мое имя со слезами и снова ударяется в истерику.

– Мне тоже больно, Любочка… – сажусь рядом и притягиваю к себе ее. – Очень больно.

Еще несколько минут мы сидим в тишине, нарушаемой нашим плачем, и она отодвигается, трогая и потирая виски.

– Голова болит.

– Так, все, я пошла. Пять минут и буду у тебя. Ключ возьму, а то домофон в этот раз открыли выходившие соседи твои, мне повезло просто.

– Хорошо, – качает головой, но глаза не поднимает.

Прохожу по коридору и, остановившись на пороге, сую ноги в свои ботинки, обращая только сейчас внимание на то, что рядом стоят… так похожие на демисезонки Пашки.

Глаза широко раскрыты и появляется желание пройтись по квартире, чтобы увидеть самой. Но отпуская эту дикость, так как… Да, бред это все, я надеваю куртку, которую бросила, а в отражении, позади себя вижу пальто мужа. И оно может быть только его, потому что я вышила на его воротнике золотую птицу, когда на том месте оторвалась пуговица, оставив после себя небольшую дырочку.

Сознание играет злую шутку и мне становится на миг плохо. Пол резко качается, что приходиться схватиться за дверную ручку, балансируя, как по волнам. Глаза щиплет, а горло распухло до небывалых размеров из-за камня, который застрял в нем и мешал проглотить полный рот слюны.

Я ведь его не видела?

Задаю вопросы, снимая обратно обувь.

Не видела.

Они коллеги. Может, Паша проводил Любу?

Конечно, так и было.

Или он приехал к ней, узнав, что она не пришла на работу по ужасной причине. И возможно, просто мыл руки в ванной. Или…

Что, если от такой новости, как смерть заболел живот? Стресс на всех по-разному…

Да только бреда в голове хватило ненадолго. Люба была позади меня, когда я вошла в спальню. Единственную комнату, кроме гостиной и кухни, где точно не было моего мужа. Из нее вела дверь в ванную комнату. Я даже не обратила внимание на шум воды, когда бросилась к подруге в утешающем жесте. Сейчас хорошо расслышала.

Она молчала. И еще громче плакала.

– Это Паша? Не так ли, Люб? – спросила, не поворачиваясь к ней.

Ответ был прост. Вопросов по-прежнему много. Но мозг пульсировал в надежде получить свою порцию боли. Ему потакало сердце, душа и слезные железы с нервами.

– Диан… – она завыла. Теперь я даже не знала, по какому поводу были эти слезы.

Подруги не плачут, занимаясь сексом с мужьями своих подруг. Не так ли? Это даже я бы сказала кощунственно с ее стороны. Ты сделала это, а потом плачешь? Зачем? Это бессмысленно.

– Если ты не против, – я подняла руку, останавливая ее наиглупейшие бредни, которые она могла начать воспроизводить, – я бы тебя попросила помолчать и позволить остаться в квартире примерно на несколько минут.

Она заплакала еще сильней. А потом повернулась дверная ручка, и вымытый дочиста муж вышел в одном полотенце с поникшим лицом, а увидев меня, а не грудастую Любашу, даже ужаснулся.

Он дернулся произнести речь, но я подняла палец, заставив замолчать.

– Прежде чем твой наглый и мерзкий рот что-то произнесет, я тебя опережу и скажу, что стою тут не банальщину от тебя услышать. Я стояла понять, что ты там мыл так долго: руки или задницу.

– Дианка, ну ты… – голос был отчужденным, глаза бегали, что-то ища и, видимо, не находили. – Это ж… Э-э…

– Два предателя, вот что это, – развернулась и пошла к двери под серенаду извинений, всхлипываний и нелепостей, по типу, чтобы я не горячилась.

Я шла с расправленными плечами и поднятой головой. Они смотрели мне в спину явно думая, что я сильная и выносливая. На самом же деле по душе стекали кровавые реки, а сердце превращалось в уголек.

Глава 2

Мы с Пашей дружили с восьмого класса.

Нас поставили в пару на двадцать пятое мая танцевать вальс. Ни он, ни я не умели ничего такого. Наступали на ноги друг другу и смеялись. Его друг, Антон устал смотреть на нашу пытку и предложил помощь. Так как хореограф был занят другими аутсайдерами.

Так все и началось.

С тех пор я видела только Пашку в своих мечтах, а рядом Антона, как нашего лучшего друга. Правда потом, остались только я и Паша. Антон в одиннадцатом классе от нас откололся. И я винила себя в том, что встала между ними, и разрушила дружбу. Но поправить ничего не смогла. Он сделал выбор за всех нас, и я приняла его, как и Паша.

Сейчас я вспоминала свои мысли почти десятилетней давности, то, как верила, что мы с ним одно целое. Нечто настоящее, что ничем не разрушить. Слово «навсегда» идеально вписывалось в мои мысли.

В итоге я вхожу в нашу съемную квартирку и смотрю на все под другим углом.

Фото на стенах, оставленные вещи. Пара чашек с недопитым кофе говорили о том, что ничего не произошло. Но душа напоминала о подлости двух близких мне людей.

Вопросы «за что» и «почему» теряли актуальность. Разве измену можно объяснить настолько, чтобы в ответ прозвучали слова: «Окей, я поняла. Ты прав». Я сейчас совершенно ничего не понимала, закидывая вещи в хлипкий чемодан.

Не обращая внимания на звонивший в сотый раз телефон, я стояла и смотрела на все оставленные безделушки. Не уверена, что вернусь за ними потом, да и не жалко.

После детдома у меня было немного нажитых вещей. Не забирать же с собой купленную сковороду. А все ценное из детства, хранимое как память о маме и бабушке я уже упаковала.

Слезы лить прекратила, пусть и знаю, что они еще появятся. На данный момент этого было достаточно.

Закрыла дверь и, спустившись по лестнице, вышла на улицу. Села в такси и поехала к другой подруге. Только слово больно жгло, напоминая о том, что все люди могут быть полны предательского яда. Надеюсь, что в ней, его либо нет, либо направлен будет не в меня. Не могу же я всех под одну гребенку, пусть и подорвано это слово «дружба» навсегда.

– Люсь, – она открыла мне и посмотрела на чемодан.

– Привет. А ты чего?

– Могу я остаться у тебя ненадолго? – голос звучал жалко, уверена, что и выглядела я не менее неказисто. Ну и слово подобрала.

– Так, входи, – она фактически затолкала меня к себе и, схватив мои вещи, утащила их в комнату сына. – Умойся иди, а потом на кухню.

Ее командный тон вызвал смешок.

Мы познакомились с ней на моей первой работе после интерната. Без образования при этом с учебой наперевес я работала по выходным. И все лето после сессии в одном и том же кафе. Она была там администратором. И как-то сразу взяла меня под свое «крыло».

У нее имелась строгая внешность и громкий, командный голос. Она была справедлива и в то же время добра. Плюс все это вмещало в себя средний рост и стройную фигуру с платиновым блондом.

Повесив куртку и сняв обувь, я прошла в ванную и, разглядев свое лицо, застонала. Я забыла, что была накрашена. Сейчас меня легко могли спутать с пандой и закрыть в клетке зоопарка.

Когда я вышла на кухню, на столе лежала открытая коробка конфет и две дымящиеся чашки чая.

– Садись и рассказывай.

– Не командуй, – в шутку возмутилась, опускаясь на предложенный стул.

– Не упрямствуй, ребенок.

– Мне двадцать восемь.

– А мне… неважно, – махнула рукой. – Но мой сын младше тебя на семь лет. Так что для меня ты как дочь. Съела конфету, запила чаем и быстро рассказала. Гадать не стану и выпрашивать тоже.

– Ла-адно, – грустно протянула.

Взяла чашку в ладони и повернула голову к окну что-то высматривая, собираясь с мыслями. Проговорить увиденное вслух оказалось довольно сложной задачей. Но Люда не торопила и терпеливо ждала.

– Пашка… С Любой изменил мне.

– Пашка, который муж?

– Угу.

– С Любой, которая твоя подруга. Та блондинка?

– Угу.

– Вот скоты, – она ударила по столу и встала.

– Угу.

Моя шея автоматически втянулась, а голова опустилась еще ниже.

– Так, я сегодня выходная, Сашка на учебу уехал еще на прошлой неделе, так что в его комнате останешься. А пока давай доедай и сходишь со мной в магазин, мне надо туфли купить.

Посмотрела на нее удивленно.

– Что? Надеялась на то, что сопли помогу тебе на кулак наматывать и поддакивать? Нет уж. Сегодня поревешь еще ночью, а завтра поговорите с ним и поставите точки. А спрашивать о процессе не стану. Потом расскажешь, итак, выглядишь затравленной, чтобы еще и от моих вопросов тошно стало тебе.

– Не хочу говорить с ним, – словно каприз выказываю, отвечая ей. Рано говорить, мне бы сначала поверить во все это, да осознать.

– Значит, поговоришь тогда, когда сможешь. Уж чего в тебе всегда было много, так это мужества.

Неужели такой она меня видела? Откуда во мне мужество? Это даже звучит смешно. Я была и остаюсь обычной. Работаю бухгалтером, нарабатываю опыт под руководством Галины Никифоровны. Снимаем уже несколько лет однокомнатную квартирку, и все на что мне хватало смелости – это откровенное белье на день рождения мужа, потому что первый взнос – это очень много. Мы умели себя ограничивать ради будущего.

Благо после детдома на счету были деньги по потере кормильца. Собралось почти полмиллиона, из которых я не потратила ни копейки. У Пашки тоже были. Наверное, это самая умная вещь, которую мы сделали, оставив все на тех же счетах под процентами. Сейчас делить не придется.

Боже, о чем я думаю.

Я была из тех, кого легко приобрести. Не как товар на полке, нет. Просто, легко было войти в доверие, расположить к себе. Я дружила со многими людьми, была открыта им, но близких друзей не так много. Все же настолько глубоко в себя впускать я не могла. Раньше меня ранили, предавали в подростковом возрасте и когда стала еще немного старше, но это было давно, по-девчачьи. Свою ценность я осознала с Пашей и Антоном. Это было самой постоянной вещью моей жизни, пока и она не пошатнулась.

В некоторых местах со временем все же отросла броня, но на сердце я такую даже не надевала. Решила, что муж сбережет. Оказалось, что он и покалечил. Именно поэтому я оказалась уязвимой и потерянной сейчас. Да и кто бы устоял?

Сквозь боль и осознание предательства, я ощутила озноб. Паша был тем, кто согревал осиротевшую душу, сейчас это только мучило. Его заботливые руки, казалось, душили меня даже на расстоянии, и я больше не ощущала себя в них в безопасности.

– Я люблю его… Людунь, – вымолвила, даже не осознавая этого. Просто сказала.

– Знаю я… Знаю…

Я оказалась в ее объятиях и стало еще больней.

Она не жалела меня. Она сожалела о том, что мне пришлось испытать. Как тогда, когда умер ее муж, я сожалела о боли и потере моей подруги. Она обняла и замолчала, как три года назад попросила о том же меня сама.

Глава 3

Давно выключенный телефон манил меня.

Несмотря на предательство, части меня хотелось видеть, как он извиняется, пытается дозвониться и не может. Как психует.

Кусочек его метаний я все же успела разглядеть, так как мобильный не утихал от звонков и смс. Собственно, поэтому он лежал выключенный на тумбочке перед моими глазами.

Как бы ни хотелось, а все равно я начала копаться в себе. Искать те самые причины, по которым моя подруга оказалась там, где не должна была, как и мой муж. Точнее, наоборот, она была в своей постели, это мой муж там оказался, но не суть. У меня достаточно уверенности в себе, достаточно самоуважения, но, когда трогают душу, самое ее тонкое и хрупкое основание, баланс меняется.

Отгул в два дня и еще два выходных законных не особо помогли. Я осталась наедине с мыслями, которые не затихали и поражали своей дикостью, спором. Особенно после того, что произошло в пятницу.

Похороны.

Я не могла не приехать в тот день.

Люба предала меня, но предать память ее матери я никак не могла.

Она смотрела извиняющимся взглядом, забыв о скорби, возможно, на мгновение. Были еще знакомые люди и, разумеется, Паша.

Я избегала его как могла, но надолго не удалось отодвинуть эту встречу.

– Диана, я звонил. Приезжал на работу…

Почти обвиняя. Словно не было причин для этих сброшенных звонков и неотвеченных смс.

– Я знаю.

Смотрела на толпу, одетую в черное. Ветер такой сильный был. Замечала разные детали, стараясь не прогибаться под толщей боли находясь рядом с ним. Неужели он этого не понимает?

– Может, поговорим?

– Может. Но не здесь и не сейчас.

Шаг в сторону, и он не выдержал. Взял за локоть. Остановил. Оказался рядом.

И это новая грань боли. Извинения.

Безрассудные, глупые люди. Убивать человека морально, отнимать веру и любовь и людей, чтобы потом сказать «извини».

– Я бы не хотела устраивать сцен, поэтому попрошу тебя не прикасаться и не говорить со мной, Павел. Ко мне уважение растерял, так прояви его к другим.

Сплошная дрожь в голосе, когда хочешь казаться уверенной и, главное, сильной. Даже слово это ненавижу.

– Просто… хотел, чтобы ты знала. Мне жаль…

– Паша, – угрожающе и почти срываясь.

Секс – это не одно секундное прикосновение. Это процесс. Это действие. И, прежде чем до этого дойти, нужна как минимум прелюдия. Даже просто снять офисную одежду. Стягивая рубашку, можно успеть подумать о том, что делаешь. Передумать в ту же секунду. Он не передумал. Не остановился.

Ушла в другую сторону, чтобы подальше быть, затеряться среди неравнодушных людей. Но и там я не осталась одна.

– Прими мои искренние соболезнования, Люба, – чего стоили эти слова. Наверное, горло будет еще долго болеть от сдерживаемых рыданий, даже злости. Я произнесла их ровным безжизненным тоном. Но на этом все.

– Спасибо, – плачет.

Пусть. Это похороны ее матери. Я сама, непонятно как держалась. Тетю Соню я любила очень сильно. И смириться с ее смертью будет тяжело.

Внутри все во мраке, снаружи только лед и холод.

– Диан…

Не хотела слушать. Поэтому ушла.

Началось прощание. Пара горстей земли заставили меня заплакать. Больше не могла сдерживаться. Да и как это сделать?

Шепнула на прощание ей слова любви и памяти, пожелания безмятежных снов и с сожалением покинула кладбище.

Я буду скучать по ней, буду сожалеть о непрожитых ею моментах, годах, событиях.

Вернулась в квартиру Люды и ревела какое-то время.

Все там было в этих слезах: боль, тоска, одиночество и снова боль. А сейчас просто лежу и размышляю.

Причины.

Важны ли они? Полагаю да. Мы прожили в одном только браке пять лет. А до этого студенческие годы, пара лет в детдоме, где мы ограничивались держанием за руки и прогулки вокруг строений интерната да посиделок в беседках. Скромные поцелуи уже в выпускном классе.

Никто в этом мире не знал меня как Паша. Не трогал душу, не любил сильней…

Когда ничего и никого не остается, это приносит бесконечную боль. Ты растешь в месте, где все что-то потеряли. Мы одно целое и становится не так одиноко на мгновение. Ты знаешь, что есть те, кто понимает это. Но не спасает от ярости, которая порой находит. Ты злишься на весь мир, за то, что ты где-то там, а не рядом с мамой, при этом понимая все. И наступает облегчение, когда нежные руки воспитательницы спасают. Говорят, как бы, что все будет хорошо. Что если она и не мама, то все равно рядом, как может, как умеет. И ты сдаешься. Сердце устает болеть. Начинаешь улыбаться, благодарить.

Потом ты находишь кого-то очень близкого. Самого-самого. Сердце выбирает само, случай играет в вашу пользу и вот, ты уже влюблена. Ты уже не так одинока глубоко внутри.

Дорожишь, оберегаешь, отчаянно отдаешься каждому моменту, и все разбивается вмиг…

Сейчас не осталось ничего. Снова выжжена изнутри. Снова одна.

– Я звонила тебе, – врывается ураганом в тишину моего самобичевания голос Люды.

– Боже, – стону разочарованно, – я потеряла счет времени.

– Ты хоть ела?

– Вроде да, – сажусь на кровати и смотрю на подругу, которая выглядит уставшей после смены.

– Когда?

– Я не маленькая, Люд. Давай лучше я о тебе позабочусь?

– Ты? – киваю на ее изумленный вопрос. – Обо мне? – снова подтверждаю с улыбкой. – Кажется, я все же постарела, раз обо мне будут заботиться. Но я так устала, что даже не стану сопротивляться.

Я резво поднимаюсь. Отвожу ее в спальню, заставив переодеться в халат, а сама бегу в ванную и набираю керамическую красавицу до краев, со специальным молочком.

– М-м-м… Как пахнет. Что это?

– Эта вкуснятина для тебя. Выпрыгивай из своего халата и ныряй.

Она снимает с себя одежду и погружается в воду, закрыв глаза.

– Меня пугает то, насколько ты взбодрилась.

– Ну, это лучше, чем тухнуть в кровати весь день, проклиная мир и обвиняя его в несправедливости.

– Ага, оставишь на ночь? Мы еще поговорим, как только я смогу мыслить нормально.

– Только не засыпай. Я буду на кухне и пару раз приду тебя проверить.

– Все иди-и-и… – прогоняет меня блаженно вздыхая.

Улыбаюсь, когда ее губы расплываются в благодарности.

Пока подруга смывает с себя весь рабочий день, я готовлю нам ужин, ощутив стыд, что настолько увлеклась болью, что решила оставить остальные вопросы в стороне.

Люда выходит распаренная и вполне удовлетворенная. Садится за стол и зевая ужинает, даже особо не разговаривая.

– Ненавижу такие дни. Воскресенье, просто мрак.

– Доедай и иди спать, я приберусь и помою посуду.

– Прости, мой мозг отключается.

– Люд, – кладу руку поверх ее ладони. – Спасибо тебе за все.

Она посылает мне поцелуй и встав уходит в комнату.

Я убираюсь. В ванной Люда сделала все сама. Поэтому принимаю душ и иду в постель. Только уснуть не выходит. Я эти дни только и делала, что спала.

Тихо встав, я приготовила одежду на работу, вышла на уютную застекленную террасу с бокалом вина и погрузилась в ночную суету города, который сверкал огнями, шумел и даже не планировал засыпать.

Вспомнился почему-то Антон, когда я стала вглядываться в горизонт, на фоне которого высотки бизнес-центров, многоэтажки, яркие вывески торговых центров. Это не столица, но город большой.

Подумала о том, чем он занят. Как его жизнь в итоге устроилась. Я искала в соцсетях информацию о друге, но там были разные люди с его именем и фамилией, но ни одного того, которого искала. А потом я разозлилась снова, что он выбросил нас из своей жизни, и перестала это делать.

Хорошо, что мобильный был выключен сейчас и остался в спальне, иначе я бы снова принялась за это дело, только бы забыться и не вспоминать, что моя жизнь превратилась в руины похлеще, чем Помпеи.